Смерть – ничто, но реакция на неё - преинтереснейшая лакмусовая бумажка. За годы свободы слова много раз проявлялось неумение реагировать на смерть, обычно в виде чрезмерного восхваления умерших. Как будто говорят глуховатые люди, считающие, что без крика их не услышат. Резко выделяется лишь одна социальная группа, которая ведёт себя вполне европейски: учёные - и естественники, и гуманитарии. А вот журналисты…
Впрочем, неадекватная реакция у ещё одной группы – верующих. Многочисленные убийства духовенства (начиная с о.А.Меня) всегда сопровождались неадекватной реакцией – вплоть до требований немедленной канонизации и выдачи Нобелевской премии мира. Убийство трех монахов в Оптиной пустыни психопатом… Многие убийства священников совершаются сумасшедшими, потому что Церковь, к счастью, больше других социальных институтов открыта для маргиналов.
Убийство в Москве двух католических священников в октябре 2008 года вызвало к жизни непристойную заметку: Михаил Амаров написал, что на месте преступления «были обнаружены следы застолья и даже, по неофициальной информации, использованные презервативы» (Амаров М. Убийство на Петровке // НГ-религии. 3.11.2008).
В ответ по русским блогам прокатилась абсолютно неадекватная волна возмущения: римо-католики отвергли саму вероятность того, что убитые могли быть замешаны в чём-либо греховном. Стали рассказывать факты из истории иезуитов (разумеется, только позитивные факты). Раздался даже призыв к мести:
«Знаете, я не люблю, когда у меня крадут куски жизни. Это причиняет мне дискомфорт, а я, видите ли, изрядный гедонист. Убийцы о. Отто и о. Виктора оторвали от моей жизни преизрядный кусок. И я не хотела бы, чтобы это осталось безнаказанным. Милосердие Божие - очень, очень крутая штука, но за последние два дня я уверилась окончательно, что в данном конкретном случае хочу Правосудия. Здесь и сейчас. Зримо и явственно. И пусть никто не уйдет обиженным! В общем, у меня есть интенция - чтобы преступники были найдены, чтобы следователи были мужественны и следовали правде, чтобы справедливость осуществилась и истина была открыта».
Это абсолютно антирелигиозная реакция, она отрицает азы христианства, к которым относится и вера в то, что всякий человек грешен. Свят один Бог. Поэтому о Боге мы свидетельствуем больше прощением, чем мстительностью. Мстительность исходит из того, что грех – случайность, прощение – из того, что грех закономерность.
Жизнь католического духовенства - очень замкнутая сфера. Гласности в ней нет, священники превращены в послушные пальцы высшего начальства, безликие, легко заменяемые, словно стандартные детали механизма. Так было не всегда – эта система сложилась в последние несколько веков. Так Рим ответил на упрёки протестантизма. Не хотите священников с опухшими от пьянства рожами? Получите священников с лицами, которые невозможно и не нужно запоминать.
Система не хуже и не лучше других, католиков она устраивает. Однако, принятие этой системы несовместимо с истериками. Вот у православных, где священник может быть и яркой фигурой, понятны завихрения, возникавшие вокруг убийств. Но если система закрыта, принципиально не выдаёт никакой информации, обезличена, - тогда странно выступать с категорическими заявлениями. Нет информации – нет уверенности. Последние дни о. Александра Меня или убитых оптинских монахов легко было восстановить по минутам – открыто жили, нараспашку. Жизнь католических патеров настолько была закрыта, что даже их отсутствие на воскресной службе никого не обеспокоило, только бухгалтер через три дня испытал потребность найти начальство. Нет информации – нет, не должно быть ни обвинений, ни апологетики. Здесь, как никогда, обнаруживается, что лучшая реакция на смерть – минута молчания (для неверующего) или годы молитвы о прощении грехов – для верующих.
