Накануне поездки в Каринтию я получил письмо из Грузии от сверстницы Натальи. Среди прочего она писала о внуке, о том, что перед сном внук просит прочесть стихи о бессовестном Гомере:
Бессовестный Гомер. Тугие паруса...
Латинизированным словом "Каринтия" называют юг Австрии, где серьёзный альпийский климат пасует перед обаятельной адриатической погодой. Сами австрийцы предпочитают другое название - "Кэрнтен". Для чужого уха противостояние цивилизованной "Каринтии" и варварского "Кэрнтен" - поэтическая фигура. Вспоминаются изысканнейшие англо-американские поэты начала века, которые решительно вернули английской поэзии, подслащённой викторианцами, варварскую красоту развороченных англо-саксонских корней.
В ресторанчике в Вармбад-Филлахе я разговорился с официантом Готфридом. Писатели часто щеголяют дружбами с официантами, кельнерами, барменами: вот, мол, какие мы демократичные, доступные. По себе знаю цену такой дружбе. Дело не в демократизме, а в трусости. Отношения с человеком, работающим за стойкой, необязательны. Не домами дружите, не семьями. Смени бар, город, страну, и от бармена останется десяток строк.
Я спросил у Готфрида, нет ли у него в погребе пристойной бутылочки австрийского Pinot Noir. Готфрид честно ответил, что до Pinot Noir австрийцы пока не доросли: иные вкусы, иные корни, винные критики только путают читателей, сравнивая Бургенланд и Бургундию. Я согласно кивал, но после вступился за бургенландцев: вспомнил элегантное Pinot Noir, которое мне как-то попалось в Русте. Готфрид внимательно посмотрел на меня.
- Вы бывали у Косого?
- Да, в его виннице. Пил там Pinot Noir, закусывал черносливом в шпеке...
- И рокфором в слоёном тесте с пригоршней изюма, рассыпанной по тарелке...
- Ну, изюм - это чистое пижонство, но до чего красиво!
Готфрид с жаром воскликнул:
- Да, Косой - гений! Своенравный, но гений! А вот сuvee он запорол... Канона надо держаться, а не своевольничать!
Мы замолчали. Наши горла разволновались, губы увлажнились. На прощание Готфрид принёс мне бокал десертного вина, сделанного из провяленного на соломе винограда (Strohwein). У него был наивный привкус карамели. Я вспомнил эту вяленую свежесть. Тоже от Косого.
Из ресторана я вышел прямо в каринтскую осень. Про времена года часто говорят: стояло (лето), стояла (осень, весна, зима). Чуть сдвинь глагол по направлению к прямому смыслу, и получатся стихи:
Железный Август в длинных сапогах
С т о я л вдали с большой тарелкой дичи.
И выстрелы гремели на лугах,
И в воздухе мелькали тельца птичьи.
Каринтская осень скорее висела, нависала. В ней зияли пустоты. Поэтическая осень, в отличие от изобильной деревенской, чаще всего поджара, невесома. В осенних стихах то и дело попадаются слова нецелесообразные, но необходимые: из них ткут, плетут воздух. Это слова-просветы.
Октябрь п р о с в е т наступил -
п р о с в е т роща отряхает
п р о с в е т листы с нагих п р о с в е т ветвей...
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
п р о с в е т п р о с в е т п р о с в е т...
Высоко над Каринтией под тугими парусами летел клин журавлей. Где-то на юге, выпучив бельмы, их ожидал Гомер.
Бессовестный Гомер. Тугие паруса...
Латинизированным словом "Каринтия" называют юг Австрии, где серьёзный альпийский климат пасует перед обаятельной адриатической погодой. Сами австрийцы предпочитают другое название - "Кэрнтен". Для чужого уха противостояние цивилизованной "Каринтии" и варварского "Кэрнтен" - поэтическая фигура. Вспоминаются изысканнейшие англо-американские поэты начала века, которые решительно вернули английской поэзии, подслащённой викторианцами, варварскую красоту развороченных англо-саксонских корней.
В ресторанчике в Вармбад-Филлахе я разговорился с официантом Готфридом. Писатели часто щеголяют дружбами с официантами, кельнерами, барменами: вот, мол, какие мы демократичные, доступные. По себе знаю цену такой дружбе. Дело не в демократизме, а в трусости. Отношения с человеком, работающим за стойкой, необязательны. Не домами дружите, не семьями. Смени бар, город, страну, и от бармена останется десяток строк.
Я спросил у Готфрида, нет ли у него в погребе пристойной бутылочки австрийского Pinot Noir. Готфрид честно ответил, что до Pinot Noir австрийцы пока не доросли: иные вкусы, иные корни, винные критики только путают читателей, сравнивая Бургенланд и Бургундию. Я согласно кивал, но после вступился за бургенландцев: вспомнил элегантное Pinot Noir, которое мне как-то попалось в Русте. Готфрид внимательно посмотрел на меня.
- Вы бывали у Косого?
- Да, в его виннице. Пил там Pinot Noir, закусывал черносливом в шпеке...
- И рокфором в слоёном тесте с пригоршней изюма, рассыпанной по тарелке...
- Ну, изюм - это чистое пижонство, но до чего красиво!
Готфрид с жаром воскликнул:
- Да, Косой - гений! Своенравный, но гений! А вот сuvee он запорол... Канона надо держаться, а не своевольничать!
Мы замолчали. Наши горла разволновались, губы увлажнились. На прощание Готфрид принёс мне бокал десертного вина, сделанного из провяленного на соломе винограда (Strohwein). У него был наивный привкус карамели. Я вспомнил эту вяленую свежесть. Тоже от Косого.
Из ресторана я вышел прямо в каринтскую осень. Про времена года часто говорят: стояло (лето), стояла (осень, весна, зима). Чуть сдвинь глагол по направлению к прямому смыслу, и получатся стихи:
Железный Август в длинных сапогах
С т о я л вдали с большой тарелкой дичи.
И выстрелы гремели на лугах,
И в воздухе мелькали тельца птичьи.
Каринтская осень скорее висела, нависала. В ней зияли пустоты. Поэтическая осень, в отличие от изобильной деревенской, чаще всего поджара, невесома. В осенних стихах то и дело попадаются слова нецелесообразные, но необходимые: из них ткут, плетут воздух. Это слова-просветы.
Октябрь п р о с в е т наступил -
п р о с в е т роща отряхает
п р о с в е т листы с нагих п р о с в е т ветвей...
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
п р о с в е т п р о с в е т п р о с в е т...
Высоко над Каринтией под тугими парусами летел клин журавлей. Где-то на юге, выпучив бельмы, их ожидал Гомер.
