Я только-только вернулся из Черновцов, где проходил международный поэтический фестиваль. Рабочими языками были украинский и немецкий. Русский тоже звучал – благодаря Марку Белорусцу, киевскому переводчику Пауля Целана, и мне, - но он был скорее в роли гастарбайтера. Мне показалось, что в течение трёх суток в городе царил хаос. Но это был не холодящий кровь греческий хаос, а тёплый, украинский. Из этого хаоса рождалась свобода и поэзия. В Черновцах безымянная студентка университета сделала мне комплимент, который я запомню навсегда. "Пане Iгорю, я вам дуже вдячна! Я нiколи не думала, що так можно писати вiршi.". ("Пан Игорь, я вам очень благодарна. Никогда прежде не думала, что так можно писать стихи").

Czernowitz – это книга. Да. Черновцы – это город, а Czernowitz – книга. Её начали писать лет двести назад, когда в городе появилась первая гимназия, и пишут с тех пор, не покладая рук. У каждого места – свой образ. Венеция – это вода, стекло и кинозвёзды. Парма – это ветчина. А Czernowitz – это книга. У неё много голосов, и пишется она на разных языках. Ежегодно в сентябре в Венеции проходит кинофестиваль. Ежегодно в сентябре в Парме проходит фестиваль ветчины. В первую неделю сентября 2010 года в Черновцах прошёл первый фестиваль поэзии.

Поэзия – это вариации на тему языка. Или импровизации на ту же тему. Переводы иностранных стихов чаще всего вызывают у читателя чувство смущения, даже недоумения. Чувство не обманывает. Когда поэзию вырывают с языковым мясом и подчиняют иному уставу, она испускает дух. У всякой национальной поэзии – свои коды, свои пароли. Они хранятся за семью печатями веками, иногда тысячелетиями.

Немецкий и украинский читатель испытывает то же счастье, читая талантливые стихи, но это счастье непередаваемо или, если угодно, непереводимо. Мне кажется, я знаю, в чём секрет немецкой поэзии: она упрямо отвоёвывает свободу у жёсткой немецкой грамматики. А в чём смысл украинской поэзии? Это в высшей мере трагический смысл: украинский язык выжил благодаря поэзии, выжил в поэзии. У англосаксов другая драма: это многовековая борьба между англо-германскими корнями с одной стороны, и латинскими – с другой. Хоть умри, в переводе этого не передать. Потому-то переводчики похожи на героев древнегреческой трагедии: они обречены, но всё равно борются с роком, судьбой. Эта борьба бывает столь захватывающа, что следить за ней и сопереживать просто упоительно.

А какой нерв у русской поэзии? Думаем вместе.