Недавно я всерьёз задумался о природе нервных срывов. Вдохновили меня собеседники из Швейцарии, Франции и Америки.
Швейцарец поделился со мной давней мечтой: "Хочу поехать во Львов". Я ответил: "Замечательная мечта. Вы не пожалеете. Но имейте в виду: вы увидите много бедных людей". Швейцарец бодро ответил: "В Швейцарии тоже много бедных людей". "Конечно, я много раз бывал в Швейцарии, - сказал я, - и знаю, что там есть бедные люди. Но я говорю о других масштабах". "О нет, стоял на своём швейцарец, - у нас очень много бедняков". Я тупо начал говорить о средней зарплате, ценах на товары первой необходимости и предметы роскоши, детской и взрослой смертности, качестве здравоохранения, миллионах украинских гастарбайтеров. Но мои аргументы отскакивали, как горох. В конце концов я нашёл сильный аргумент: "Видите ли, Швейцария – богатая страна, в которой среди прочих живут и бедные люди, а Украина – бедная страна, в которой живёт очень много бедных людей". "Нет, вы меня просто не слышите, - ответил швейцарец, - у нас полно бедных людей". Я рассмеялся и вспомнил украинский аналог бессмертных русских стихов о попе и собаке:
-Мы з тобою йшли?
-Йшли.
-Кожух знайшли?
-Знайшли.
-А де вiн?
-Та що?
Та кожух.
-Та який?
-Мы з тобою йшли?...
Это я сократил, оригинал длинней.
Разговор с французом был тоже духоподъёмным. Мы говорили о второй мировой войне. Когда речь зашла о приходе к власти национал-социалистов в Германии, француз сказал: "Нацистов финансировали американские магнаты". Честно говоря, я утратил интерес к разговору, но из приличия заметил: "У немцев были свои магнаты, да и вообще, своя история, своя культура, своя, если угодно, судьба, они– взрослая европейская нация, сами управились, хотя, конечно, нацистам помогали доброхоты из СССР, Америки, Англии". Француз великодушно улыбнулся и парировал "Нет, вы недооцениваете роли Америки". На этом мы простились, но вечером я выпил больше положенного и долго не мог уснуть.
Серьёзней всех на моё душевное равновесие повлиял американец. Разговор у нас был публичный, я выступал в роли, как теперь говорят, модератора. Американский коллега был молод, хорош собой, талантлив, харизматичен. Он мужественно обличал своё государство со времён работорговли и до войны в Ираке. Казалось, он всякий раз брал штангу на грудь, а после нечеловеческим усилием толкал её. Каждому должно было быть ясно: он говорит правду и только правду. Когда он заговорил о ползучем фашизме в США, я позволил себе короткую реплику: "А как там у Вас с концлагерями, Освенцимом, ГУЛАГом?". Он взял паузу. Это был его звёздный час. Возможно, он ждал этого часа всю жизнь: "Да, у нас это тоже было, - он обвёл аудиторию своими талантливыми честными глазами. – Во время войны мы интернировали наших японцев". Зал замер и ещё долго переваривал горькую американскую правду.
В ту ночь я напрочь лишился сна и думал о природе нервных срывов. В очередной уик-энд я пригласил своего друга англичанина Джона в винный бар "Монарх". Джон – колумнист, автор нескольких книг о политике и политиках, в прошлом спич-райтер Маргарет Тэтчер. "Чем будем закусывать?", - спросил Джон, усаживаясь в кресло за столиком. Мы заказали испанский хамон – сыровяленый свиной окорок. Я рассказал Джону о своих волнениях, сомнениях и бессоннице. Джон поглядел на меня голубыми северо-атлантическими глазами и сказал: "Всё очень просто. Есть диагноз. В психологи это называется "когнитивный диссонанс". По Оруэллу - "двоемыслие". Это когда человек уверовал во что-то и не воспринимает новой или противоречивой информации. Тогда ради психологического комфорта человек готов пожертвовать правдой, даже голой правдой".
"Ага, важно отреагировал я, - но такие люди всегда были". "Да, а вот диагноз поставили в конце пятидесятых годов прошлого века. Кстати, есть разные виды "когнитивного диссонанса", и я говорю о случаях, с которыми столкнулся лично ты. Хочешь, приведу другой пример? Ты помнишь, как мой соотечественник Бернард Шоу благосклонно отзывался о советском режиме? Это тоже случай "когнитивного диссонанса". Мне стало обидно за Джона и я решил подбодрить его: "Да разве только Шоу? А француз с очарованной душой, а немецкий писатель, влюбившийся в Москву в 1937 году?". Северо-атлантические глаза Джона просветлели. Он перевёл разговор на другую тему: "Ты какой хамон больше любишь: горный или "чёрную ногу"?
"Я? Главное, чтоб свиней вдоволь кормили жёлудями. Если копытце у свиньи чёрное, значит, и хамон будет повкусней. Разве не так?".
В ту ночь я спал сладким сном и даже слегка похрюкивал.
Швейцарец поделился со мной давней мечтой: "Хочу поехать во Львов". Я ответил: "Замечательная мечта. Вы не пожалеете. Но имейте в виду: вы увидите много бедных людей". Швейцарец бодро ответил: "В Швейцарии тоже много бедных людей". "Конечно, я много раз бывал в Швейцарии, - сказал я, - и знаю, что там есть бедные люди. Но я говорю о других масштабах". "О нет, стоял на своём швейцарец, - у нас очень много бедняков". Я тупо начал говорить о средней зарплате, ценах на товары первой необходимости и предметы роскоши, детской и взрослой смертности, качестве здравоохранения, миллионах украинских гастарбайтеров. Но мои аргументы отскакивали, как горох. В конце концов я нашёл сильный аргумент: "Видите ли, Швейцария – богатая страна, в которой среди прочих живут и бедные люди, а Украина – бедная страна, в которой живёт очень много бедных людей". "Нет, вы меня просто не слышите, - ответил швейцарец, - у нас полно бедных людей". Я рассмеялся и вспомнил украинский аналог бессмертных русских стихов о попе и собаке:
-Мы з тобою йшли?
-Йшли.
-Кожух знайшли?
-Знайшли.
-А де вiн?
-Та що?
Та кожух.
-Та який?
-Мы з тобою йшли?...
Это я сократил, оригинал длинней.
Разговор с французом был тоже духоподъёмным. Мы говорили о второй мировой войне. Когда речь зашла о приходе к власти национал-социалистов в Германии, француз сказал: "Нацистов финансировали американские магнаты". Честно говоря, я утратил интерес к разговору, но из приличия заметил: "У немцев были свои магнаты, да и вообще, своя история, своя культура, своя, если угодно, судьба, они– взрослая европейская нация, сами управились, хотя, конечно, нацистам помогали доброхоты из СССР, Америки, Англии". Француз великодушно улыбнулся и парировал "Нет, вы недооцениваете роли Америки". На этом мы простились, но вечером я выпил больше положенного и долго не мог уснуть.
Серьёзней всех на моё душевное равновесие повлиял американец. Разговор у нас был публичный, я выступал в роли, как теперь говорят, модератора. Американский коллега был молод, хорош собой, талантлив, харизматичен. Он мужественно обличал своё государство со времён работорговли и до войны в Ираке. Казалось, он всякий раз брал штангу на грудь, а после нечеловеческим усилием толкал её. Каждому должно было быть ясно: он говорит правду и только правду. Когда он заговорил о ползучем фашизме в США, я позволил себе короткую реплику: "А как там у Вас с концлагерями, Освенцимом, ГУЛАГом?". Он взял паузу. Это был его звёздный час. Возможно, он ждал этого часа всю жизнь: "Да, у нас это тоже было, - он обвёл аудиторию своими талантливыми честными глазами. – Во время войны мы интернировали наших японцев". Зал замер и ещё долго переваривал горькую американскую правду.
В ту ночь я напрочь лишился сна и думал о природе нервных срывов. В очередной уик-энд я пригласил своего друга англичанина Джона в винный бар "Монарх". Джон – колумнист, автор нескольких книг о политике и политиках, в прошлом спич-райтер Маргарет Тэтчер. "Чем будем закусывать?", - спросил Джон, усаживаясь в кресло за столиком. Мы заказали испанский хамон – сыровяленый свиной окорок. Я рассказал Джону о своих волнениях, сомнениях и бессоннице. Джон поглядел на меня голубыми северо-атлантическими глазами и сказал: "Всё очень просто. Есть диагноз. В психологи это называется "когнитивный диссонанс". По Оруэллу - "двоемыслие". Это когда человек уверовал во что-то и не воспринимает новой или противоречивой информации. Тогда ради психологического комфорта человек готов пожертвовать правдой, даже голой правдой".
"Ага, важно отреагировал я, - но такие люди всегда были". "Да, а вот диагноз поставили в конце пятидесятых годов прошлого века. Кстати, есть разные виды "когнитивного диссонанса", и я говорю о случаях, с которыми столкнулся лично ты. Хочешь, приведу другой пример? Ты помнишь, как мой соотечественник Бернард Шоу благосклонно отзывался о советском режиме? Это тоже случай "когнитивного диссонанса". Мне стало обидно за Джона и я решил подбодрить его: "Да разве только Шоу? А француз с очарованной душой, а немецкий писатель, влюбившийся в Москву в 1937 году?". Северо-атлантические глаза Джона просветлели. Он перевёл разговор на другую тему: "Ты какой хамон больше любишь: горный или "чёрную ногу"?
"Я? Главное, чтоб свиней вдоволь кормили жёлудями. Если копытце у свиньи чёрное, значит, и хамон будет повкусней. Разве не так?".
В ту ночь я спал сладким сном и даже слегка похрюкивал.
