Всякая революция – это, как известно, упрощение. Упрощается всё, и - до самой грубой схемы: "Долой царя!" Это назревает по мере сокращения и сгущения народных требований. Кто-то продолжает носиться с программой будущих преобразований, кто-то горюет об отсутствии единства в рядах борцов, какой-нибудь нераскаявшийся Кох предлагает творческую анархию как истинно общее дело, а в народном сознании тем временем сам собою совершается отбор, который всё меньше похож на рассудочный. Действие закона упрощения видим, например, в том, что демократы выходят на митинги вместе с коммунистами и националистами. Против этого настойчиво выступают известные общественные лица, а для человека с балкона все, что шествуют внизу, – на одно лицо: бузотёры или смельчаки, в зависимости от его точки зрения.

Вызвало разговоры последнее исследование М. Дмитриева. Внимание обращают на его главный вывод: быстро растёт число людей, готовых вынести существующую власть за скобки современности, поскольку за скобки истории её вынести невозможно. Они уже не разделяют Путина и путинизм – явное движение в сторону упрощения. Но выдвигаются пока, в основном, житейские требования: улучшить здравоохранение, образование, окоротить бандитов в погонах и судейских мантиях. Молчаливо согласны терпеть коррупцию верхов: пусть наживаются, лишь бы начали делать что-то полезное для населения. Ленин назвал бы это реформистскими упованиями, заведомо напрасными.

Дмитриев опирается на фокус-группы. Это внешне непринуждённое общение с небольшим, но представительным, числом собеседников. Метод позаимствован из мира торговли. Как у каждого журналиста, что-то вроде своих фокус-групп есть и у автора этих строк. Пара слов – о той, в которую входят власть имущие и приближённые к ним. Есть главы областей и районов. Чем дышит и чего хочет верх, они улавливают не хуже социологии. В этой среде обычно набираешься сведений, но сегодня важнее настроения. "Интереснее стало работать", – говорит один из них. "Опасность? Адреналин?" – "Да, что-то такое". – "А семье тоже стало интереснее жить?" – "Ой, про семью не спрашивайте!"

Кремль предельно упростил свою задачу: биться до последнего. Многими, из кого состоит вертикаль, это ощущается, можете себе представить, как дело их чести. Пройдохи вдруг стали романтиками, надели чистые рубахи, как перед днём Бородина. В их жизни появился смысл, более высокий, чем воровство, наслаждение властью и возможностями. Во всяком случае, так им иногда кажется. В эти дни интересно наблюдать и украинскую вертикаль. Она почувствовала себя заметно твёрже. Вопроса о стрельбе ей можно не задавать. Если будет в Москве, будет и в Киеве. Как обычно, не обходится без карикатуры. Мы-де будем биться не потому, что иначе нас посодют, а потому что мы – пацаны конкретные, а конкретные пацаны никогда не сдаются. О том, что именно они всегда и везде сдаются и сдают друг друга, напоминать им бестактно: сами знают.

Романтики подавления у верхов, будь то российских или украинских, больше, чем наступательного задора у их противников. Те, произнося мирные заклинания, догадываются, что от них всё равно мало что будет зависеть. Закон упрощения сработает через их голову. Упрощаясь до насилия, власть оказывается лицом к лицу с обществом, без посредников. Привычная оппозиция стушёвывается самим ходом вещей. Будет ли в России промежуточная история наподобие украинского Майдана, над которым царила отставленная часть высшей номенклатуры? Или российская верхушка останется одним целым и сметена будет вся, без изъятий? Предчувствие этого вызывает там настроение героической обречённости. Смейтесь, но они искренни, что не мешает им рассуждать трезво о главном. Говоришь им, например, об их счетах на Западе: "Будете упираться – потеряете". – "Это бабка надвое сказала. А если уступим Болоту без боя, тогда действительно придётся отдать всё". Есть, конечно, и такие, что просто плачут горючими слезами, как великие князья и княгини Романовы в последний год династии. Но кто их слушает!