Российские власти решили рассекретить значительную часть архивных документов армии и флота времен Второй мировой войны. Об этом сообщил в четверг в Москве начальник Архивной службы министерства обороны полковник Сергей Ильинков. Примерно с четырех миллионов документов снят гриф секретности. В то же время остаются нерассекреченными документы, касающиеся заседаний военных трибуналов и судов и шифртелеграммы. По мнению руководства архивной службы МО, ставшие доступными документы помогут уточнить потери Красной армии в Великой Отечественной войне и пролить свет на новые факты о ходе и итогах войны. Это событие в интервью Радио Свобода прокомментировал научный сотрудник центра «Мемориал» историк Никита Петров.

- Архивная служба минобороны заявила о том, что документы рассекречены. Но, как я понимаю, вы считаете, что историкам не скоро удастся добраться до этих документов?

- На самом деле, я выражаю некоторый вполне оправданный скепсис по той простой причине, что подобных указов за последние 15 лет было немало. Так, в частности, был и указ Ельцина 1992 года о безусловном рассекречивании всех материалов, которые касаются репрессий. Но с чем мы сегодня сталкиваемся в архивах? Большая часть материалов о репрессиях до сих пор засекречены и закрыты в ведомственных архивах, в частности, в ФСБ. Сам процесс рассекречивания был обставлен чудовищно громоздкой бюрократической процедурой. В государственных архивах, кстати говоря, то же самое. Нужна обязательно комиссия. Нужны обязательно эксперты. Все это решается на межведомственной комиссии по рассекречиванию. В этом смысле любой приказ министра обороны интересен как раз деталями. Дьявол, как известно, сидит в деталях. А вот каков механизм рассекречивания, или этот указ уже открывает документы? Здесь-то и содержится скепсис.

- Насколько важны для понимания войны документы, которые находятся в Центральном архиве министерства обороны в Подольске, в центральном Военно-морском архиве в Гатчине, архиве военно-медицинских документов в Санкт-Петербурге?

- Безусловно, важны. Во всяком случае, без документов у нас просто нет истории. Можно, конечно, питаться красивыми мифами о том, что было в годы войны, но это будет лишь мифы. Только документы дают возможность историкам воссоздать реальную и правдивую картину того, что было.

- Кстати говоря, отдельные формулировки приказа министра обороны тоже вызывают сомнения - будет ли это так. Потому что за бортом этого открытия документов оказываются материалы военных трибуналов. Получается, что мы хотим знать о войне только хорошую правду, а плохая правда нам не нужна. Тоже, между прочим, вполне конъюнктурное решение.

- Если историки получат к ним доступ, насколько может измениться картина войны?

- Если действительно быстро и без изъятий предоставить историкам документы о войне, то прежде всего потребуется время самим историкам переварить все эти документы, изучить. Вы сами понимаете, что архивная работа - вещь долгая и кропотливая. Но, с другой стороны, я почти не сомневаюсь, что наше представление о многих событиях поменяются, конечно, кардинально. Потому что до сих пор живучи десятки мифов о том, что происходило в стране с 1941 по 1945 годы. А, на самом деле, мы, конечно же, правды не знаем до сих пор.

- Начальник Архивной службы министерства обороны особо подчеркнул, что открываемые документы помогут опровергнуть идея «лжеисторика Суворова, о том, что первым начал войну СССР, а не фашистская Германия».

- Я могу только посмеяться. На самом деле Суворов не утверждал, что СССР первым начал войну. Все знают, что 22 июня именно немецкие войска перешли в наступление, перешли границу. Вопрос здесь совсем в другом был. Здесь просто подменяют понятия. Концепция Суворова заключается в том, что СССР готовил превентивную войну, а это разные вещи – «готовил» и «начал войну». Документы предвоенного времени, между прочим, тоже должны быть изучены.

- Почему до сих пор эти архивные документы армии и флота были засекречены? Как на запросы историков о том, чтобы гриф секретности был снят, реагировало министерство обороны?

- Есть тьма примеров того, что министерство и его архивные ведомства крайне болезненно реагировало на эти запросы, и с большой неохотой шло на рассекречивание только потому, что это была неповоротливая бюрократическая структура. Она таковой и остается. Скажем, наш коллега Георгий Рамазашвили даже судился с архивом для того, чтобы обладать какими-то документами. Между прочим, добился своего в этом суде. Такие прецеденты есть. Потому что сегодняшнее так называемое рассекречивание, которое было широко объявлено, еще не означает фактической доступности. Если бюрократическая процедура, повторюсь, будет выстроена такая же, которая до сих пор существовала, согласно и закону «О гостайне», и согласно практике работы межведомственной комиссии, то никакого моментального рассекречивания не произойдет. Вот отсюда и мой скепсис.

- Как вы объясняете то, что гриф секретности остается на документах заседаний военных трибуналов и судов?

- Это мне, на самом деле, очень понятно. Потому что это как раз и есть нежелание открыть неудобную правду о войне, о том, что действительно происходило, сколько было случае мародерства, какие были случаи измены и многое, многое другое. На самом деле, всей полноты картины без судебной части, без работы тех же самых особых отделов мы, конечно, не получим. В данном случае, это тоже такие же полумеры, которые признаны только пустить, скажем, общественности пыль в глаза и сказать - смотрите, мы открываем документы. Я просто не буду далеко ходить за примерами, а скажу лишь, что уже 20 раз доказали историки (и многие об этом писали), что не было никаких 28 панфиловцев, и не было под Дубосековым того боя, который воспет в песнях. Но ведь понимаете, наплевать всем на это. Всем гораздо удобнее питаться сладкими мифами и легендами.

- В таком случае когда гриф секретности будет снят полностью?

- Я думаю, что только лишь после смены власти. Потому что нынешняя власть одержима идей государственного величия. И неудобная правда об истории всячески замалчивается. Здесь же, понимаете, получается просто ложно понятые государственные интересы, ложно понятый государственный престиж. Нужно раз и навсегда четко сказать, что если в истории что-то было, мы должны об этом знать. К сожалению, нынешнее российское руководство чрезвычайно идеологически зашорено. Оно полагает, что, пряча неудобную правду об истории, можно еще внушать людям чувство гордости за державу и так далее, и так далее, и так далее. Понимаете, не пережив до конца, не обсудив до конца ту трагедию, которая постигла страну с 1917 по практически 1991 год, нельзя строить светлого будущего.