«Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, не верь. Союзники – сволочи». Это Булгаков, «Белая гвардия». Ровно 70 лет назад эти слова с полным основанием могли повторить граждане целого европейского государства – Чехословакии. 29 сентября 1938 года лидеры четырех держав – Германии, Британии, Франции и Италии, – собравшись в Мюнхене, постановили отобрать у Чехословакии пограничные области, присоединив их к Германии. Чехов на конференцию не позвали – им предъявили ультиматум, с которым они скрепя сердце согласились. Западные державы не стали сражаться с Гитлером за Чехословакию. Но год спустя они все-таки были вынуждены вступить в войну – после нападения Германии на Польшу.
Мюнхенское соглашение стало синонимом предательства, выдачи беззащитного союзника на растерзание врагу. Между тем ничего необычного в поведении Франции и Британии, в общем-то, не было: во всемирной истории немало примеров больших и малых предательств. Накануне отречения Николая II почти никто из тех, кто много раз клялся царю в верности, не поддержал его, и последний Романов в отчаянии записал в дневнике: «Кругом измена, трусость и обман». То же могли сказать много позднее и деятели польского эмигрантского правительства, которому западные державы в 1945 году отказали в поддержке, чтобы не дразнить Сталина. Это могли повторить и некоторые сателлиты распадавшегося СССР, брошенные им на произвол судьбы, – например, бывший вождь ГДР Хонеккер или последний коммунистический правитель Афганистана Наджибулла, повешенный победившими моджахедами в центре Кабула. Историю предательств при желании можно свести в книгу, и она не будет тонкой.
Политика, как известно, – искусство возможного. Политическое предательство происходит там и тогда, где и когда одна из сторон решает, что ее обязательства по отношению к другой стороне выходят за пределы возможного. На возмущенные крики «Ну как же, вы ведь обещали?!» следует слегка смущенный ответ в духе «Что поделаешь – вы видите, какая ситуация...», а то и раскаты циничного хохота: «Дураки! А мы вас об-ма-ну-ли!». В Мюнхене-38 было скорее первое, три года спустя в советско-германских отношениях – скорее второе. Сталин, при всем своем коварстве и немалом политическом опыте, до последнего момента не верил, что Гитлер обманет, наплюет на пакт с СССР о ненападении и начнет войну против своего без пяти минут союзника. Это сталинское легковерие, как известно, дорого обошлось Советскому Союзу.
Проблема, однако, заключается в том, что предательство – это отрицание политики именно как искусства возможного. Предательством можно решить ту или иную тактическую задачу, но стратегический проигрыш предателя неизбежен. Убедившись в Мюнхене, что западные державы слабы и не хотят воевать, Гитлер в 1939-м пошел ва-банк еще раз, напав на Польшу – и снова выиграл: Британия и Франция объявили ему войну, но воевать не стали, ограничившись разбрасыванием листовок над немецкими городами. Ситуация не изменилась до тех пор, пока Франция не оказалась разгромлена, а в Британии Черчилль выхватил бразды правления из рук горе-пацифиста Чемберлена. Карты были розданы заново.
В новой партии места для предательства уже не было. C каким бы подозрением ни относились друг к другу западные державы и СССР, все четыре года общей войны с нацистами они вели себя по отношению друг к другу честно. Союзнические обязательства не нарушались. Союзники перестали быть «сволочами». Очевидно, именно поэтому им и удалось победить.
