Ссылки для упрощенного доступа

Русская боль. Ян Левченко – о невозможности догнать Америку


Для человека своего поколения я очень поздно впервые посетил Америку – в 39 лет. До этого я много путешествовал по Европе – один и с семьей, в самые разные страны. Они и сейчас кажутся мне очень разными, хотя российские друзья часто говорили мне, что это скучно. Но меня, напротив, никогда не тянуло в Юго-Восточную Азию, Индию или Центральную Америку. Какой-то мечты, идеи фикс и чего-то подобного в этом разрезе у меня не было, а стоимость поездки надежно страховала от подобных поползновений.

В Америку я тоже не особо хотел, но как человек, некоторое время преподававший в университете, в какой-то момент не просто угодил на конференцию, но и получил на нее финансирование. Мероприятие проходило в Нью-Йорке, что, конечно, не Америка. Зато это было удобное начало: я просто приехал в город из аэропорта. У меня не было никаких ожиданий, хотя в школе я даже написал образчик детской графомании, где все происходило в Америке. Для этого мне пришлось досконально проштудировать соответствующие разделы Большой советской энциклопедии!

Я оказался неоригинален: Нью-Йорк меня поразил. Я и сейчас думаю, что это по совокупности признаков главный город земли. Не лучший, не крупнейший, не удобный (хуже только слово "комфортный"). Просто пока все еще главный. Город как таковой. Ну, может, великоват по европейским меркам. Но я в него прилетел из Москвы – города вроде как европейского, но для Европы предельно аномального, поэтому величиной меня было не удивить. Много чего в Нью-Йорке нет – например, старого города, как я привык, родившись в Таллинне и в первую заграницу выбравшись в Стокгольм. Но гораздо больше всего там есть. В общем-то, весь мир там более или менее есть.

В Москве, когда я там жил, тоже все было. Во всяком случае, так считалось, и я не возражал – не хватало компетенций. Тогда как в Нью-Йорке оказалось то, что никак не ожидаешь встретить в таком месте, – человечность. Тем более что это как раз русские люди привыкли гордиться своей широтой и глубиной. Они говорят с уважением: "Вот это – человек!" или с досадою: "Человеком надо быть!". Хотя часто сосредоточенность на себе, углубленность в себя – феноменальные. Никто ни на кого даже не смотрит.

В Нью-Йорке же для меня стало шоком, что люди там очень соотнесены друг с другом. Конечно, и они отчуждены как типичные обитатели мегаполиса, как без этого. Смотрят перед собой, то есть в телефон. Разговаривают с кем-то, будучи в своем "домике", как в Москве. Но стоит им с кем-то случайно встретиться взглядом, и они сразу делают ободряющее лицо. Не то чтобы как-то во весь рот улыбаются, нет. Скорее на автомате надевают выражение, которое можно перевести так: "Как сам, норм? Ну и оки".

Грамматика соприсутствия, учет другого – все это есть и в Европе, но там за беглым взглядом гарантированно ничего не следует. После своего первого памятного визита в Нью-Йорк, когда я исходил по нему в общей сложности 150 тысяч шагов за шесть дней, хотя почти не прогуливал конференцию, я пересекал границу США еще несколько раз, последний – три недели назад. Всякий раз, когда я оказываюсь на том конце земли, я вижу резкое отличие в степени взаимной человеческой включенности.

У тебя есть изначальное право быть сколь угодно странным

С тобой могут заговорить сидящие на веранде люди, когда ты идешь через жилой район. К тебе может обратиться в метро сидящий рядом человек, внезапно вычитавший в газете что-то возмутительное. Однажды полицейский в Бруклине спросил у меня, не видел ли я поблизости прачечную. Я со своей привычкой к местам, где идут мимо, даже не взглянув, сперва оробел, потом размяк. Чуть не разрыдался на глазах человека в форме, хотя рука уже инстинктивно тянулась к паспорту. Наверное, он был на работе, которая опасна и трудна, а не хотел постирать форму. Но кто знает.

В одну из своих следующих поездок я оказался в междугороднем автобусе – том самом знаменитом "Грейхаунде". Он с ревом несся сквозь штат Нью-Джерси в сторону самой восточной оконечности Пенсильвании. Я ехал в Филадельфию. Водитель постоянно делал знаки встречным коллегам, сопровождал пространными стендапами процесс покупки билета, говорил в микрофон смешные глупости и вдобавок производил звуки, в которых человек с советским опытом без труда распознавал пищалку "Уйди-уйди". Мне было очень завидно. Не тому, что я так не могу, это ладно. Я завидовал обществу, которое ехало в автобусе и периодически балагурило вместе с водителем.

Да, это была включающая свобода. Она без напряжения включала и меня. Она не была насильно милой ("ты чего как неродной?" и прочее), но характеризовалась признаком существования. Я не испытывал волнения или какого-то чувства открытия, только спокойную уверенность в собственной безопасности. Это не исключало того, что тебя могли, например, убить в тот же день. В Америке много оружия и психопатов, а еще там карты криминальных районов, ой-ой-ой! Но такая перспектива не меняла главного – того, что у тебя есть изначальное право быть сколь угодно странным. Потому что все другие, надо признать, такие же по-своему странные.

Стоило мне рассказать об этом в России, как меня принимались убеждать, что это все от моей наивности. Что Америка погрязла в бедности, насилии и жестокости. Очень там, короче, плохо – не лучше, чем у нас, точно. Только неискушенные провинциалы вроде меня пускают розовые пузыри от одного вида "ленивых наглых негров" (конец цитаты), которые подают пример успешной интеграции некачественного человеческого материала, например, гастарбайтерам в России.

Вскоре после моей очередной поездки в США один из таких гастарбайтеров, который приехал в наш подмосковный поселок из прекрасного города Хорог на Памире, решил, что заработок в московском такси не компенсирует ежедневной порции оскорблений. Дело в том, что у него была большая люкс-машина "Тойота Камри", которую часто вызывали по тарифу "Комфорт" всякие платежеспособные люди. Вот они-то и были "чисто в шоке" от того, кто за ними приезжал. Улетел, короче, Захар к родственнику. В Америку улетел, и правильно сделал.

Россия ослеплена Америкой и скрежещет зубами, выискивая ее слабые места

Мне кажется, у него там больше возможностей реализоваться без издержек токсичного фона. Дело не в каком-то особенном расизме России – в Америке он тоже встречается повсеместно. Дело в принципиально расходящихся социальных конвенциях. Тотальное недовольство всем и всеми, недовольство как основа социального поведения – это то, что страшно тормозило Россию и во многом привело к тому, что творит страна сейчас и что творится с ней самой. Муки ресентимента – это проекция беспредельной ярости на самого себя. Она оборачивается растаптыванием всего, что удалось построить за тот период, который принято называть постсоветским.

При этом нет другой страны, которая была бы больше похожа на США, чем Россия. Речь не о бесконечных различающих нюансах, а о демократизме, который на самом деле присущ обоим обществам, о настоящей мультикультурности, о сложности федеративного устройства (если бы оно в одной из стран было реальным) и постоянном переосмыслении идентичности на фоне традиций, которые объявляются универсальными и объединяющими. Но только Америка живет сама по себе и мало интересуется тем, что находится на другом континенте. Тогда как Россия как была, так и сейчас – и особенно сейчас – ослеплена Америкой и скрежещет зубами, выискивая ее слабые места. Уж очень хочется "уделать", то есть чтобы всем "по заслугам". Но все равно почему-то все им, да чтоб им пусто было…

Когда-то эмигрант из СССР Борис Гройс, уже став видным философом искусства, опубликовал статью под названием "Россия как подсознание Запада". Это была яркая гипербола с апелляцией к Чаадаеву, возникшая на волне перестроечного интереса к загибающемуся, но все еще опасному контрагенту Запада в холодной войне. Сейчас, когда интерес к России упал до вынужденной покупки у нее энергоресурсов на фоне ее внешнего бойкота, более иллюстративна формула: "Америка как подсознание России". Термин в данном случае чисто фрейдовский. Это то, что мучает, не дает покоя и не поддается артикуляции. Удастся ли когда-нибудь проговорить эту травму без истерики? Пока для таких надежд нет никаких оснований.

Ян Левченко – журналист и культуролог

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции

XS
SM
MD
LG