Выборы в США

Последние 18 лет миллиардер Дональд Трамп, по-видимому, вообще не платил федеральный подоходный налог, причем делал это на законных основаниях. Такой вывод следует из публикации газетой "Нью-Йорк таймс" данных о налогах кандидата в президенты США от республиканцев.

Американское налоговое законодательство отличается непомерным объемом и исключительной сложностью. За последнее столетие оно увеличилось в 187 раз и ныне состоит из 17 тысяч страниц. Разобраться в этом массиве не под силу даже профессионалам, поэтому налоговые бухгалтеры специализируются в узкой сфере налогообложения. Многие положения налогового кодекса направлены на поддержку бизнеса, особенно крупного. Разорившаяся компания имеет шанс с помощью налоговых манипуляций не только остаться в бизнесе, но и получить экономический стимул. Именно это произошло с компанией Дональда Трампа. В 1995 году он потерял 916 миллионов долларов. Эти убытки дали ему возможность не платить налоги за три предыдущих года и за 15 последующих. И это информация, которую содержат лишь три страницы налоговой декларации Трампа только за один год.

И хотя законность действий Трампа не вызывает сомнений, теперь стало ясно, почему он отказывается публиковать сведения о своих налогах. Ведь из этих сведений явствует, что он вовсе не такой успешный бизнесмен, каким себя изображает, и не такой уж радетель общего блага.

Хиллари Клинтон, соперница Трампа в борьбе за Белый дом, постаралась в полной мере использовать эти сведения, заявив, что "Трамп – часть той самой мошеннической системы, которую, как он утверждает, он собирается изменить". "После того, как он поставил не на ту карту и потерял все деньги, он и пальцем не шевельнул для того, чтобы помочь своим работникам или своим подрядчикам, представителям малого бизнеса. Они все пострадали, – продолжала Хиллари Клинтон. – Тем временем он был занят тем, что вместе со своими бухгалтерами придумывал, как бы устроить так, чтобы по-прежнему вести образ жизни миллиардера. Он использовал свои политические связи, чтобы получить миллионы долларов в виде государственных субсидий и дополнительные налоговые льготы для своих компаний". Вывод Клинтон: "Он говорит, что исправит систему, – так ведь это то же самое, что пустить козла в огород!"

Дональд Трамп применил парадоксальную защиту – он использовал разоблачение "Нью-Йорк таймс" как доказательство несправедливости налоговых законов. "С самого начала моей президентской кампании я говорил, что у нас смехотворная, сложная и несправедливая налоговая система. Это несправедливая система. И слишком сложная – настолько сложная, что немногие в состоянии понять ее. К счастью, я ее понимаю", – заявил Трамп. По логике Трампа именно его налоговые ухищрения говорят о его предпринимательских талантах. А кроме того, он не платит налогов, потому что правительство распоряжается ими плохо. Его лозунг теперь: "Я понимаю налоговые законы почти что лучше всех. И именно поэтому я действительно способен их исправить".

В отличие от гиганта бизнеса Трампа Хиллари Клинтон, по его словам, зарабатывает деньги преступным путем, и место ей не Белом доме, а в тюремной камере. "Хиллари Клинтон не заработала ни единого честного доллара за всю свою жизнь. Все, что она делает, – это забирает у вас, у вашей страны и торгует своим служебным положением в интересах доноров, лоббистов и иностранных заинтересованных лиц – за астрономические суммы, каких вы никогда не видали прежде, – обрушился Трамп на кандидата демократов. – Это коррупция громадных масштабов. В то время как я делаю свои деньги как исключительно успешный бизнесмен, соблюдающий все законы, Хиллари Клинтон делает свои деньги как коррумпированный чиновник, нарушающий закон и выставляющий на продажу свою должность".

Линию наступления Дональда Трампа разделяют и его однопартийцы. Бывший мэр Нью-Йорка и активный сторонник Трампа Руди Джулиани не только не считает нужным защищать кандидата республиканцев, но и расточает комплименты его налоговой смекалке. В программе NBC News "Встреча с прессой" Джулиани назвал Трампа гением за то, что тот воспользовался возможностью спасти свое дело. "Он сделал то, чем мы в Америке восхищаемся, – он вернулся в бизнес", – заявил Джулиани, а затем сравнил Трампа с основателем Apple Стивом Джобсом и даже с Уинстоном Черчиллем. "Черчилля дважды выбрасывали из политики, и он дважды возвращался. Великие люди терпят великие провалы. А потом они превращают свои провалы в великие победы", – сказал Джулиани.

Журналисты рассмотрели и все возможные юридические стороны действий Трампа. В ток-шоу ABC News профессор-правовед Университета имени Джорджа Вашингтона Джонатан Тарли заявил, что не увидел ничего противозаконного в действиях Трампа, подметив, что из долгов можно сделать столько же денег, сколько из прибыли, и что закон дает возможность вернуться в бизнес. "Все законы о банкротстве и о налогообложении составлены так, чтобы удержать людей на плаву и дать им возможность сделать свой бизнес снова прибыльным, производить товар и обеспечивать занятость в стране", – заявил профессор-правовед Университета имени Джорджа Вашингтона Джонатан Тарли телекомпании ABC.

Однако у этого сюжета есть и моральный аспект. О нем напомнила в интервью телекомпании MSNBC бывший губернатор Мичигана, а ныне политический комментатор Дженнифер Грэнхолм. Она напомнила высказывания самого Трампа, что половина Америки не платит налогов, а у страны огромный бюджетный дефицит. А "кто платит агентам секретной службы, которые охраняют Дональда Трампа? Кто платит аэропортам, которые принимают и обслуживают его самолет? Кто оплачивает состояние улиц, по которым он ездит? Кто платит полицейским, которые охраняют Трамп-тауэр? Кто платит за все это?" – задала риторические вопросы Дженнифер Грэнхолм.

Ну а бывший менеджер избирательного штаба Трампа Кори Левандовский в дискуссии на CNN сделал упор на незаконности действий "Нью-Йорк таймс", заявив, что публиковать сведения о чьих-либо налогах без согласия налогоплательщика – это тяжкое преступление. По его мнению, "Нью-Йорк таймс" к тому же опубликовала документы без всякой проверки их подлинности. А это уже уголовное преступление. "Никаких интересов национальной безопасности в налогах Дональда Трампа нет. И "Нью-Йорк таймс" должна ответить. Я, откровенно говоря, надеюсь, что Трамп подаст на них в суд за это", – сказал Левандовский.

Высокий накал дискуссии о налогах Трампа показал, что для американцев один из самых больных вопросов – огромная диспропорция в распределении национального богатства. Согласно экономической статистике, за последние полвека благосостояние американцев неуклонно росло. Однако если для среднего класса оно увеличилось вдвое, то для богатых людей, составляющих 10 процентов населения, – вчетверо, а для самых богатых, то есть одного процента населения, – вшестеро.

"В наш век невозможно быть "вне политики". Все проблемы – политические проблемы, а сама политика – это масса лжи, уверток, безрассудств, ненависти и шизофрении".

Так писал Джордж Оруэлл в 1946 году, усматривая прямую связь между ложью политики и "порчей языка". Эта порча – уже почти в колдовском смысле слова – хорошо заметна в речи Дональда Трампа, когда он говорит не по писаному. "Уж вы мне поверьте", – заклинает он публику, обещая ей "сделать Америку великой снова".

"Я знаю об ИГИЛ (запрещенная организация. – РС) больше, чем генералы, уж поверьте мне".

"Я расправлюсь с иммигрантами-уголовниками за считаные часы после того, как вступлю в должность. Верьте мне".

Он решит все проблемы Америки "так быстро, что у вас голова закружится".

Казалось бы, американцы давно привыкли к предвыборному шапкозакидательству. И однако же обещания Трампа имеют успех. Он с упоением лжет даже тогда, когда никто не тянет его за язык, и поймать его на вранье не составляет труда. Он без устали твердит, что всегда был против войны в Ираке, хотя существует аудиозапись радиоинтервью, в котором он поддерживает войну. Он утверждал, что мусульмане Нью-Джерси публично ликовали после атак 11 сентября, хотя нет ни одного доказательства этого. Он часто лжет без всякой нужды, просто потому, что так устроен его язык. Он говорит в интервью, что доля США в бюджете НАТО составляет "сотни миллиардов" долларов. "Сотни миллиардов?" – сомневается журналист. "Миллиарды", – легко соглашается Трамп. Но когда он выступает с трибуны, сомневающихся нет, и никто не мешает ему говорить любую несуразицу.

Особенно он преуспел в том, что в Америке называется "негативной кампанией" – облыжной критике соперников. Он называет фонд Клинтонов "самым коррумпированным проектом в истории", а кандидата демократов – не иначе как "жуликоватая Хиллари". "Сейчас уже более чем очевидно, что Клинтоны затеяли свой бизнес для того, чтобы извлекать выгоду из госслужбы, – сообщает он избирателям. – Они продавали доступ к госсекретарю и совершали определенные действия, как я предполагаю, за крупные суммы денег. Какие конкретно преступления они совершали при помощи этого предприятия? Их слишком много, чтобы рассказать о них в этой речи".

Ситуация с фондом некрасивая, но она все же далека от уголовных обвинений, граничащих с государственной изменой, о которых вещает Трамп.

Черный пиар – выражение российского происхождения, но родина самого явления – Америка. В XIX веке, особенно в его первой половине, грязную работу делали газеты, не игравшие в объективность, а откровенно выступавшие за одного из кандидатов. Нет такой напраслины, какую газеты того времени не возвели бы на кандидата противоположной стороны.

У первого президента США не было конкурентов, и никакой избирательной кампании он не вел ни в первый, ни во второй раз. Но как только он удалился на покой, черный пиар явил себя во всей красе. В 1796 году за пост президента боролись Джон Адамс и Томас Джефферсон. Сторонники Адамса, воспользовавшись галломанией Джефферсона (он был послом в Париже и привез с собой французские привычки и французского повара), приклеили ему ярлык атеиста, опасного радикала и французской марионетки, которая спит и видит, как бы ввести в Америке гильотину и устроить революционный террор. Поклонники Джефферсона утверждали, что Адамс собирается действовать ровно наоборот: отменить Конституцию и провозгласить себя королем, а своих сыновей – наследными принцами.

Президентом стал Адамс, и через четыре года все повторилось.

В некотором смысле обвинение о наследных принцах подтвердилось: в 1828 году кандидатом в президенты стал сын второго президента США – Джон Квинси Адамс. Его обвиняли чуть ли не во всех смертных грехах, в том числе в сутенерстве: враждебные Адамсу бумагомараки утверждали, будто бы в бытность послом в Петербурге он содействовал императору Александру Павловичу в обольщении своей горничной, молоденькой американки.

Никакого обольщения, конечно же, не было. Горничная и по совместительству няня сына Адамсов по имени Марта Годфри услышала от кого-то сплетню об амурных похождениях императора и пересказала ее в письме домой в Бостон. На петербургском почтамте письмо, по тогдашнему обыкновению, вскрыли, прочитали и доставили Александру. Тот забавы ради показал письмо жене, и обоим захотелось посмотреть на автора. Императрица Елизавета попросила свою старшую сестру принцессу Амалию Баденскую, жившую в Зимнем дворце, пригласить к себе сына посланника Чарльза Фрэнсиса вместе с няней. Во время этого посещения в квартиру принцессы Амалии вошли император с императрицей и несколько минут говорили с Мартой.

Таковы факты, но в 1828 году они никого не интересовали.

К некоторым президентам намертво приклеивались обидные прозвища. Джона Тайлера за глаза прозвали вместо "ваше превосходительство" (Your Excellency) "ваше случайничество" (Your Accidency), потому что он в 1841 году, будучи вице-президентом, впервые в американской истории занял пост главы государства вследствие внезапной смерти президента Уильяма Генри Гаррисона. Резерфорд Хейс получил кличку "ваше мошенничество" (Your Fraudulency) – он проиграл выборы 1876 года по числу избирателей и стал президентом после изнурительного спора и политической сделки партий. Билла Клинтона наградили названием "скользкий Вилли", первоначально относившимся к знаменитому грабителю банков Вильяму Фрэнсису Саттону, удачно выскальзывавшему из лап полиции.

Увы, политики лгут. Вот краткая антология наиболее серьезных случаев из истории США.

Когда в 1845 году одиннадцатым президентом стал Джеймс Полк, вопрос о присоединении Техаса к США был решен. Поскольку история этого присоединения часто используется "крымнашистами" как аналогия захвату Крыма, есть смысл уточнить подробности.

До 1821 года Техас был испанской колонией, а когда Мексика стала независимой, вошел в ее состав. К этому времени американские колонисты составляли там большинство – они селились в Техасе на законных основаниях, с разрешения испанских властей, а затем и независимой Мексики, у которой не было ресурсов для освоения этих территорий. В 1834 году к власти в Мексике пришел генерал Антонио Лопес де Санта-Анна, установивший режим военной диктатуры. Техасцы с новым порядком не согласились и двумя годами позднее провозгласили Техас независимой республикой (в этом как раз кардинальное отличие от Крыма: у жителей полуострова такой опции, как независимость, на референдуме не было). Санта-Анна ответил военным походом, в ходе которого расстрелял сотни мирных жителей, но в итоге потерпел жестокое поражение, попал в плен и был вынужден подписать соглашение о выводе войск. Республику Техас признали и установили с ней дипломатические отношения крупнейшие европейские державы (чего опять-таки не было в крымском случае). В 1845 году в Техасе состоялся референдум, большинство участников которого высказалось за присоединение к США.

Президент Джон Тайлер подписал закон о присоединении Техаса к США перед самой своей отставкой, предоставив решать вопрос своему преемнику Полку. Президент Полк не хотел воевать. Но проблемой оставалась линия границы. Мексика считала, что она проходит по реке Нуэсес, США – что гораздо южнее, по Рио-Гранде. Полк направил в Мексику миссию Джона Слайдела с предложением согласиться на границу по Рио-Гранде в обмен на списание долгов. Слайдел имел также инструкции предложить 30 миллионов долларов за Нью-Мексико и Калифорнию. Одновременно Полк приказал войскам генерала Закари Тэйлора (тоже будущий президент США) занять спорную полосу шириной 150 миль. Во время пребывания Слайдела в Мексике там произошел переворот: умеренное правительство Хосе Эрреры сменил ярый националист Мариано Паредес. Встречаться со Слайделом отказались как Эррера, так и Падерес. Мексиканская армия начала концентрацию сил на правом берегу Рио-Гранде у Матамороса. 25 апреля 1846 года мексиканские войска напали на американский патруль. США потеряли убитыми и ранеными 16 человек.

Президент Полк обратился к Конгрессу с призывом объявить войну Мексике. В своем послании он заявил:

Правительство Мексики не только отказалось принять его (специального посланника Слайдела. – В. А.) или выслушать его предложения, но и после продолжительной череды угроз в конце концов вторглась на нашу территорию и пролила кровь наших сограждан на нашей собственной земле.

Полоса между реками Нуэсес и Рио-Гранде оставалась в то время спорной территорией. Тем не менее война была объявлена.

Президент Авраам Линкольн по праву считается освободителем рабов. Однако он далеко не всегда был бескомпромиссным противником рабства. В 1858 году он вел кампанию за избрание в Сенат от Иллинойса. Его соперником был популярный сенатор Стивен Дуглас. Афроамериканцы не имели права голоса. Избирателями были только белые. В публичных дебатах с Дугласом Линкольн говорил:

Я не преследую цель прямо или косвенно вмешиваться в институт рабства в тех штатах, где оно существует. Я считаю, что у меня нет для этого законного права, и я не собираюсь этим заниматься. У меня нет цели установить политическое и общественное равенство между белой и черной расами. Между ними имеются физические различия, которые, на мой взгляд, возможно, никогда не позволят им жить вместе на началах полного равноправия, и я, как и судья Дуглас, предпочитаю, чтобы раса, к которой я принадлежу, занимала господствующее положение.

В августе 1862 года, в разгар Гражданской войны, известный публицист и издатель Хорас Грили, который поддерживал Линкольна на президентских выборах 1860 года, обратился к нему с открытым письмом на страницах своей газеты New York Tribune. Убежденный аболиционист Грили считал, что президент уклоняется от своей исторической миссии освобождения рабов и называл его действия в этом направлении "странными и разрушительно вялыми". Линкольн ответил ему таким же открытым письмом несколько дней спустя:

Моей первостепенной задачей в этой борьбе является сохранение Союза, а не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я мог сохранить Союз, не освобождая ни единого раба, я бы сделал это, и если бы мне для его сохранения понадобилось освободить всех рабов, я бы тоже сделал это, а если бы для сохранения Союза надо было освободить некоторое число рабов, а остальных оставить как они есть, я бы сделал и это. Все, что я делаю относительно рабства и цветной расы, я делаю постольку, поскольку считаю, что это помогает сохранить Союз, и воздерживаюсь от тех или иных действий, потому что не верю в то, что они помогут сохранить Союз.

В этом знаменитом послании Линкольн демонстративно бравирует своим прагматизмом. К этому времени у него уже созрела идея Прокламации об освобождении. Он подписал ее в сентябре 1862 года, после кровопролитного сражения при Энтитеме, завершившегося вничью. Документ носил условный характер: если бы южане пошли на переговоры, Прокламация была бы отозвана. Однако Конфедерация южных штатов проигнорировала угрозу. И тогда Линкольн придал Прокламации силу закона. Историк Джозеф Стивенс рассказывает:

Полагаю, он преследовал двоякую цель. Во-первых, она состояла в том, чтобы нанести военный ущерб Югу. Там было четыре миллиона рабов. Они производили продовольствие. Их использовали на строительстве укреплений и прочих работах, чтобы освободить белых южан для военной службы. Но еще более важной целью было изменить политическую динамику войны. Президент Конфедерации Джефферсон Дэвис и его соратники утверждали, что они сражаются за свои права, что это вторая американская революция. И Линкольн чувствовал, что он проигрывает войну идей. Поставив во главу угла освобождение рабов, он смог говорить, что Север воюет не только за сохранение Союза, но и за свободу.

Комментируя эволюцию взглядов Линкольна на рабство, американские авторы часто цитируют поучение Маккиавелли:

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

В 1895 году на Кубе вспыхнуло восстание против испанских колониальных властей – Кубинская война за независимость. Цели восставших отвечали политическим и экономическим интересам США, однако правительство президента Уильяма Маккинли не желало войны и пыталось разрешить конфликт дипломатическими средствами. В январе 1898 года на Кубу для защиты американских граждан был направлен броненосец "Мэйн". 15 февраля корабль, стоявший в порту Гаваны, взорвался и затонул. Жертвами взрыва стали 266 моряков.

Причины взрыва были неясны. По заключению специалистов военно-морских сил США, порох на борту "Мэйна" сдетонировал в результате внешнего взрыва – скорее всего, плавучей мины. В своем послании Конгрессу президент Маккинли возложил ответственность за диверсию на испанские власти.

Американская желтая пресса, которая как раз тогда достигла вершины своего могущества, требовала от правительства вооруженного ответа на трагический инцидент. Владельцу одной из двух газетных империй, Уильяму Рэндольфа Херсту, приписывают фразу, будто бы сказанную в разгар антииспанской истерии. Художник Фредерик Ремингтон, посланный на Кубу для освещения войны, телеграфировал в редакцию: "Здесь все тихо, никакой войны нет". И попросил разрешения вернуться. Херст ответил: "Пожалуйста, оставайтесь. Вы обеспечиваете картинки, а я обеспечу войну". Это легенда, но легенда характерная.

19 апреля Конгресс признал независимость Кубы, потребовал вывода с острова испанских войск и уполномочил президента принять в случае необходимости военные меры для выполнения этой резолюции. Резолюция была принята с поправкой сенатора Генри Теллера, гласившей, что США не будут стремиться к аннексии Кубы. Когда спустя двое суток военный флот США начал блокаду острова, Испания объявила войну Америке, которую проиграла.

Расследованием взрыва броненосца "Мэйн" в разное время занималось несколько комиссий. В настоящее время наиболее вероятной причиной катастрофы считается пожар в угольном погребе, перекинувшийся на пороховой погреб. Таким образом, войну спровоцировал, скорее всего, ложный предлог. Однако надо различать предлог для войны и ее причины. Если причин нет, то и никакие предлоги не подействуют.

В 1940 году важнейшим вопросом президентской кампании был вопрос о вступлении США в европейскую войну. Соперником президента Франклина Рузвельта был изоляционист Уэнделл Уилки, утверждавший, что Америка не готова к войне и что вместо того, чтобы ввязываться в боевые действия где-то за океаном, страна должна укреплять свою обороноспособность дома. Эта точка зрения пользовалась широкой популярностью.

Перед самыми выборами, 30 октября, в речи перед избирателями в Бостоне Рузвельт торжественно пообещал:

Я говорил это прежде, но я должен повторить это снова и снова: ваших парней не пошлют ни на какую иностранную войну.

И он действительно повторял это в оставшиеся до выборов дни снова и снова.

Рузвельт выиграл выборы во многом благодаря этому обещанию. Однако нападение Японии на Перл-Харбор не оставило ему выбора. На следующий день после атаки, 8 декабря 1941 года, Рузвельт призвал Конгресс объявить войну Японии.

В 1972 году Ричард Никсон избирался на второй срок. Над ним уже нависла тень Уотергейта, но были и другие обвинения – в частности, в финансовых злоупотреблениях и в том, что он недоплачивает налоги. Никсон был избран с огромным преимуществом, а после выборов ответил на обвинения:

Я хочу сказать это перед телевизионной аудиторией: я допускал ошибки, но за все свои годы в публичной политике я никогда не наживался на своей государственной службе – я заработал каждый цент. За все эти годы я никогда не препятствовал правосудию. И я приветствую такую проверку, потому что люди имеют право знать, мошенник или нет их президент. Я не мошенник. Я заработал все, что имею.

Фраза "я не мошенник" стала одним из мемов американской политики. Относительно своих финансов президент не лгал. Он оказался мошенником в другом смысле – по его команде была предпринята попытка тайного проникновения в штаб-квартиру Национального комитета Демократической партии с целью установки там подслушивающих устройств. И он, конечно же, препятствовал правосудию при расследовании этого дела.

В 1988 году кандидатом республиканцев стал вице-президент Джордж Буш-старший. Выступая на съезде, утвердившем его кандидатуру, он заявил:

Слушайте меня внимательно: никаких новых налогов.

Этого обещания он, однако, не исполнил, когда стал президентом. Четыре года спустя штаб его соперника Билла Клинтона выпустил предвыборный ролик, который напомнил избирателям, что президент не сдержал своего слова.

Идиома "следите за моими губами" превратилась в синоним несбыточных предвыборных обещаний.

В наше время журналисты внимательно следят за каждым словом кандидата. Появился специальный жанр, выявляющий вольные или невольные ошибки соперников – факт-чекинг (ошибаются они почему-то всегда в свою пользу). Но никакая проверка не может удержать кандидатов от преувеличений и искажений. Ученые полагают, что это профессиональная деформация. Психологи, впрочем, различают little white lies – безобидное вранье по мелочам, которым грешим все мы, и преднамеренный корыстный обман.

Герой романа Достоевского "Подросток" Версилов учит своего сына:

Друг мой, дай всегда немного соврать человеку – это невинно. Даже много дай соврать. Во-первых, это покажет твою деликатность, а во-вторых, за это тебе тоже дадут соврать – две огромных выгоды – разом.

Для такой лжи придумано немало оправдательных выражений: "ложь во спасение", "святая ложь", "художественная ложь"... Достоевский написал даже эссе "Нечто о вранье", в котором риторически вопрошал: "Отчего у нас все лгут, все до единого?" И давал удивительный ответ: "У нас, в огромном большинстве, лгут из гостеприимства".

Морис Швейцер из Пенсильванского университета называет такую ложь "ложью из вежливости". Профессор психологии Массачусетского университета Роберт Фелдман считает, что такая ложь нам необходима. "Говорить правду всегда и при любых обстоятельствах нехорошо, за это приходится платить, – говорит он. – Люди не любят правдолюбов". А психолог и политолог Стэнли Реншон называет такую ложь "смазкой отношений": какой вред от того, что вы скажете супруге, что она совсем не толстая?

Но так ли уж безобидна ложь политиков? И почему им верят?

"Их ложь приемлема постольку, поскольку они говорят то, что мы хотим слышать", – объясняет Роберт Фелдман.

"Люди хотят, чтобы политики лгали им", – полагает профессор Университета Дьюка Дэн Ариэли.

В конечном счете, говорят эксперты, политики убеждают самих себя в том, что цель оправдывает средства. Ложь заразительна, добавляют они. В этом избирательном цикле главным лгуном оказался совсем не Трамп. В рейтинге, составленном по итогам факт-чекинга, первое место уверенно занимает нейрохирург Бен Карсон: всего четыре процента его публичных заявлений оказались правдой или "в основном правдой". На втором месте – Дональд Трамп: в его высказываниях правды целых семь процентов, зато больше, чем у кого бы то ни было, вранья категории pants on fire (от детской дразнилки liar, liar pants on fire, которую я рискнул перевести: "вруша, вруша всем подряд, у тебя штаны горят") – химически чистого, беспардонного вранья.

В речах Хиллари Клинтон такой беспримесной лжи всего 28 процентов. Но это не потому, что ее не коснулась профессиональная деформация. Просто природа ее лжи иная. Она гораздо реже, чем Трамп, допускает откровенное искажение или фабрикацию фактов. Но всю ее политическую карьеру ее сопровождает чувство безликости, отсутствия собственной идентичности, пишет аналитик Дэвид Гринберг, "ощущение, что она не та, за кого себя выдает, будь то феминистка, либералка, умеренная или борец за интересы рабочего класса".

Гринберг напоминает острый конфликт между Хиллари Клинтон и колумнистом New York Times, бывшим спичрайтером Никсона Уильямом Сэфайром. Эта занимательная история отлично иллюстрирует отношения между американскими политиками и американской прессой.

В 1996 году Сэфайр опубликовал колонку, в которой назвал Хиллари – в то время первую леди – "прирожденной лжицей". Реакция Белого дома была беспрецедентной. Пресс-секретарь Клинтона Майк Маккари заявил, что, если бы Билл Клинтон не был президентом, он ответил бы Сэфайру ударом в переносицу.

Стоит отметить, что в английском языке смысл слова "прирожденный" можно передать несколькими словами. Выбранное Уильямом Сэфайром слово congenital взбесило первую леди, которая заявила, что оно бросает тень на ее родителей. При этом она не преминула отметить, что работала в сенатской комиссии по импичменту президента Никсона, на которого, в свою очередь, работал г-н Сэфайр. "Он, как видно, этого не забыл", – заявила Хиллари Клинтон.

"Вот уже 25 лет всякий раз, когда я ловлю политика на неблаговидных поступках, жертва, будь то республиканец или демократ, тотчас начинает кричать: "Ага, видали? Он все это делает, чтобы обелить Никсона!" – ответил на это Сэфайр в ток-шоу Тима Рассерта на телеканале NBC News. – "Конгенитальный" в современном значении – а я подбираю слова очень тщательно – не что иное, как "прирожденный". Это может также означать "хронический" и "закоренелый". Вообще-то это надо уметь – вывернуть выражение "конгенитальная лжица" так, чтобы оно выглядело нападкой на мать первой леди. Разумеется, это вздор. Но именно это всякий раз и происходит".

В конце передачи Тим Рассерт подарил Сэфайру пару боксерских перчаток – для защиты от драчливого президента и в знак журналистской солидарности. В 2006 году Сэфайр был награжден Президентской медалью Свободы. Кличка congenial liar намертво прилипла к Хиллари и вошла в словари.

В 1790 году Николай Карамзин побывал в Англии, наблюдал там выборы и поделился собственными, довольно-таки смелыми по тем временам, умозаключениями о парламентаризме. "Англичанин торжествует в парламенте и на бирже, немец – в ученом кабинете, француз – в театре", – пишет Карамзин, тем самым как бы утверждая, что любовь к публичным дебатам – что-то вроде национальной британской черты. И продолжает: "Англичане просвещены, знают наизусть свои истинные выгоды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана".