Убийству 48-летней Анны Политковской уже сейчас можно присвоить статус исторического убийства. Оно войдет в историю Российского государства и сохранится в ней как чудовищное и закономерное событие. Во всяком случае, сегодня его невозможно считать случайным, даже если недавно его было достаточно трудно предвидеть.

Это убийство происходит в тот момент русской истории, когда власть, в течение последних семи лет сделавшая так много для того, чтобы ограничить свободу критики власти, наконец, достигает ощутимой победы: Анна Политковская превращается в белую ворону. Отряд журналистов-смельчаков, готовых говорить с властью безбоязненно, поредел, разбежался в разные стороны, проникнувшийся прежними советскими страхами. Одни стали подмахивать власти, другие заговорили на менее опасные темы. Анна Политковская в силу обстоятельств превратилась в уникальное явление и, вместе с тем, в ни чем не защищенную мишень.

Если бы в России были бы сотни подобных журналистов, ее убийство не имело бы никакого смысла. Я убежден, что убийцей свободного журналиста стал, прежде всего, недостаток свобод в размере всей страны. Несвобода убила свободу – в этом и есть закономерность ее убийства, кто бы за ним ни стоял.

Несвобода порождает безнаказанность: в стране развелось немало безнаказанных мстительных людей, недовольных тем, что кто-то еще смеет показывать на них пальцем и говорить, что их действия беззаконны. Однако авторитарная власть всегда дробится на кланы, и компромат независимого журналиста может быть бесценным подарком в борьбе кланов, для ликвидации политических конкурентов.

Анну убила мутность, непроницаемость, секретность русской власти. Это было многоступенчатое убийство, в котором киллер-исполнитель в бейсбольной кепке, небрежно оставивший свое изображение на видеозаписи, сыграл самую мелкую роль.

Ее похоронили в Москве на весьма престижном Троекуровском кладбище, своего роде филиале знаменитого Новодевичьего кладбища для больших начальников. В этом есть свой исторический парадокс, смешение стилей разных эпох. В советские времена диссидентов так не хоронили. Это скорее Сталин, расправившись со своим очередным соратником, любил устраивать пышные похороны. Однако живых начальников на этих похоронах никто не заметил. Были, правда, бывшие начальники ельцинской поры: обломки русской демократии. Я почувствовал, что как будто вернулся в Советский Союз. Сотни людей, пришедших проститься с Анной, выглядели не только подавленными, но и беспомощными. Им указали на их реальное место бесправных жителей страны, которым скажут ровно сколько, сколько сочтут нужным сказать.

Стреляли в Анну – попали в Россию. Стреляли в смелую женщину, мать двух детей – убили многие надежды на будущее страны.