Минский Мужик. Что я видел в Советской России? Из моих личных наблюдений/ пред. и прим. И. Романовой. — М.: Common place, 2018.

В 1939 году Набоков опубликовал фантастический рассказ "Посещение музея", персонаж которого внезапно попадал из Франции в Россию, но не Россию своей памяти, а всамделишную – "безнадежно рабскую и безнадежно родную".

Пятью годами ранее подобное, но совершенно реальное путешествие совершил "Минский мужик" – герой этой статьи: "Слуцк запечатлелся в моей памяти совсем иным, чем я увидел его снова через 21 год. Большое, чистое и немного возвышенное шоссе теперь сузилось и взбухло. Прежде были по сторонам каменные тротуары, теперь их нет. Их заменяют 2–3 узкие доски, тонущие в грязи".

Под псевдонимом укрывался Дионисий Маркович Горбацевич (1895–1986). Родился он в крестьянской семье на хуторе в Слуцком уезде Минской губернии. В 18 лет уехал на заработки в США, "рабочий от станка", журналист, библиотекарь, активист эмигрантских гуманитарных обществ. В СССР он приезжал трижды – в 1934, 1960 и 1966 годах, навещал родственников (зять репрессирован, мать и сестра с семьей погибли во время немецкой оккупации), жил по месяцу и больше, и всякий раз, вернувшись из СССР, публиковал путевые очерки. Первая поездка состоялась в июле-сентябре 1934 года, Горбацевич побывал в Ленинграде, Москве, Минске и на родине, с сентября он выпускал заметки в газете "Рассвет" (Нью-Йорк), изданные отдельной книгой год спустя (Чикаго; 2-е изд.: Рига, 1936).

Возможно, Горбацевич, побуждаемый советской пропагандой и экономическим кризисом, предполагал вернуться на родину. Но быстро передумал: "Я понял, что в России жить нельзя".

Идея возвращенчества в среде русских эмигрантов никогда совершенно не глохла, а порой расцветала, но отрезвление было неизбежным. Несколькими годами прежде в Париже ходило по рукам 18-(!) страничное письмо поэта Владимира Кемецкого (Свешникова, 1902–1938, репрессирован), вернувшегося в СССР: "Перестаньте ссориться между собой, ни в коем случае не возвращайтесь в Россию, отговаривайте всех, кто хочет это сделать: здесь духовно даже не кладбище, хуже" (пересказ Ю. Терапиано в письме Н. Берберовой, 09.09.1927).

Минский Мужик недвусмысленно говорил о задаче своих книг и статей: "Ложь и демагогия большевиков, с одной стороны, рабство и нищета русского трудового народа – с другой, вот что заставило меня написать эту книгу. Я болел душой, когда видел весь кошмар в СССР, и еще больше болел тогда, когда писал выпускаемую в свет книгу… Свободы и взаимной кооперации народа нельзя со свечой найти в СССР. А без свободы и народовластия не может быть социализма". Горбацевич сочувствовал идеям анархического социализма, упомянул в книге Махно, посетил в Москве и подробно описал музеи Льва Толстого и Кропоткина, угнетаемые "большевицкими самодурами и палачами". Свою публицистику Горбацевич считал антисоветской пропагандой, осуждал европейских коммунистов, противящихся по указке Москвы социальным реформам в своих странах, осуждал и недалеких своих соотечественников, выправивших советские паспорта.

Что же так потрясло и возмутило Минского Мужика?

Первое, с чем сталкивается всякий путешественник, – транспорт. В Советской стране сеть коммуникаций была крайне затруднительна для пользования. Перемещение по городу превращалось в испытание: "В трамваях невообразимая давка. Люди цепляются за что попало, чтобы только как-нибудь доехать. У москвичей даже сложилась шарада о своем трамвае:

Один правит, другой кричит,
20 избранных сидят,
30 стенки подпирают,
10 в воздухе висят".

Переполненный трамвай становился очагом социального напряжения: "Видимо, нервы у всех настолько взвинчены нестерпимыми условиями езды, что любое раздраженное замечание, словно детонатор, вызывает общий взрыв" (Викстед, Жизнь при Советах, 1928). Помимо скандалов, скученность потворствовала преступникам: "В первую же поездку у меня вытащили не только бумажник, но и ручку из нагрудного кармана, а из кармана брюк – сигареты. В трамвае была такая давка, что я бы не почувствовал, как мне отрезают штанину" (А. Кестлер, Автобиография, 1952–54).

Перемещаться из города в город было еще сложнее: "Советские чиновники и военные покупают билеты вне очереди. Частному же лицу купить билет можно только изрядно намаявшись в очереди у кассы. Стояние иногда продолжается дни и ночи в ожидании свободного места в поезде". Горбацевич описывает свои трудности и приключения, а ведь он был "интуристом" – привилегированным пассажиром. Артур Кестлер, живший в СССР в 1932 году, подробно рассказал о механизме "брони" – официальной подорожной, и о формировании советской номенклатуры на этом примере. Заметил Кестлер и "смычку" транспортной и политической систем. "Сойдя с поезда, я первым делом шел в станционный отдел ГПУ, предъявлял документы, и мне предоставляли жизненно необходимые вещи: комнату или койку, продуктовую карточку, возможность проехать дальше… Это была единственная эффективно работавшая структура в стране, это был стальной каркас пирамиды… Не террор, а само вездесущее присутствие этой организации, без которой невозможно обойтись, ибо только она одна способна что-то сделать, определяет жизнь тоталитарного полицейского государства".

Горбацевич тоже приметил агентов ГПУ на месте транспортной и гостиничной обслуги. Не укрылись от его внимания и репрессии, массовые ссылки и труд заключенных:

"По его словам, сотни падали с тачками и летели в пропасть. Раненых посылали в лазарет, убитых – складывали в заранее вырытый ров и засыпали землей. В очередях за кипятком и пищей ежедневно простаивали до трех часов. Одежды и обуви не дают. Заключенные спят на соломенных матрасах и в плохо отапливаемых бараках. Грязь, вши и болезни – неотступные спутники ссыльных. При хорошем питании задание можно было бы выполнить за 8-часовой рабочий день. Но часто приходится работать 12 часов и больше и с трудом выполнять задания.

В среднем каждого десятого крестьянина и гражданина посылают в район и Гепеу, где заседает тройка райкома, ответственная перед губкомом. Там этих граждан держат от одной до четырех недель. Берут их на допрос почти каждый день. И требуют отдать спрятанное… Обычно ставят голых по уши в бочку с холодной водой и ставят к стенке, где расстреливают из холостых".

В разговорах Горбацевич часто слышит о близости и желании войны: "Мы перережем всех насильников и возьмем свою судьбу в свои руки, – обязательно будет перемена".

Горбацевич пытливо вглядывается в жизнь города и деревни, анализирует экономику и социологию. Он сразу же понимает, что равенство советских граждан – это миф. Заработки, статус и условия жизни комиссаров, чекистов, офицеров, "спецов" и комсомольского актива на порядок выше, чем у простых рабочих и персонала. "На каждого пятого гражданина имеется красноармеец, как в Америке на каждого пятого жителя – автомобиль". Наглые партийцы с женами или содержанками соседствуют со старухами в рваных старых платьях и дырявых туфлях – смотрительницами Русского музея.

В новых пятиэтажках живут новые привилегированные: комнаты там стоят от 80 до 150 рублей в месяц, и большинству рабочих с заработком в 90 рублей они не по карману. Их уделом были "коммуналки" и бараки: "Вид их был ужасен; еще издали вам перехватывает дух запах чеснока, лука, застарелого табачного дыма, белья и всяческих зловонных испарений" (Диллон, Россия сегодня и вчера, 1930). Оказалось, что в стране, якобы упразднившей эксплуатацию человека человеком, часто используют домашнюю прислугу. Посещение фабрики-кухни, этого зримого предвестника коммунистической Утопии, превращается в иллюстрацию деления советских людей на разные сорта: "К услугам спецов – щи, борщ, котлеты и другие вкусные блюда. На небольшой платформе пять музыкантов непрерывно веселят обедающих и возбуждают аппетит… Молодые девушки вынимают мясо из суповых котлов, режут на порции и кладут на подносы. Другие месят тесто и приготовляют разные булочки и печенья. Налево рубят сырое мясо, и куски бросают в котлы. В другом месте тоже приготовляют тесто – машинами, ими же режут и пекут разносортные бисквиты, как в Нью-Йорке на бисквитной фабрике… Спускаемся вниз. Но тут уже совсем другая публика: женщины с детьми и рабочие разных возрастов. Вот сидит женщина, бедно одетая, держит на коленях двух малышей и кормит их супом с черным, как сажа, хлебом из большой миски, от которого не отдает никаким запахом и в котором не видно никаких жиров. Другие едят такую же бурду. Ни котлет, ни телятины, ни свинины, ни вкусных пирожков и мороженого здесь не видно ни у кого".

Об этой новой – "изощренной" – эксплуатации несколько позже написал Андре Жид в "Возвращении из СССР": Пролетариат не пользуется плодами своего труда, их получают привилегированные, те, кто "на хорошем счету", приспособленцы, – в виде десятикратно превосходящих зарплат".

Та же плачевная ситуация и в деревне, где государство стало хозяином земли и инвентаря, задавило крестьян непомерными налогами и конфискациями: "Грязные, постаревшие деревни, бедные и гнилые заборы и ворота, бледные, тощие дети, играющие в запустевших дворах".

В 1934 году Горбацевич застал недавнюю память об ужасном голоде на соседней Украине: "Для умерших рыли общие, "коммунистические" рвы, рыли те, кто на другой или третий день сами ложились в соседние ямы". А вот Кестлер попал в 1932 году в самый эпицентр голода – Харьков, и вспоминал, как "женщины поднимали к окнам купе детей – жалких, страшных, руки и ноги как палочки, животы раздуты, большие, неживые головы на тонких шеях".

Горбацевич не сомневался в ответственных за голод: "Власть большевиков забирает весь хлеб у крестьян и заставляет их голодать и умирать. Эта власть не умеет давать. Она знает только брать".

Минский Мужик был уверен в порочности "социалистической" экономики СССР, где господствовала зашоренная бюрократия и полная занятость. Принудительная трехпольная система губила часть урожаев; во избежание безработицы специально поставленные люди выдавали бумагу посетителям общественных уборных (правда, иначе жители "страны изобилия" ее бы тут же украли!).

Горбацевич метафорически уподобляет советское государство ловкому пауку, всюду распустившему свои сети. На страницах книги часто появляются звери, птицы и насекомые, что делает ее невольной и отдаленной предшественницей "Скотского хозяйства". Свобода если кому в Советской России и предоставлена, так это крысам и мышам; а лошадь гораздо ценнее человека: "К высшей мере наказания могут приговорить в том случае, если лошадь подохла от разрыва сердца на пашне или побоев в дороге" (советский опыт отнюдь не всегда плох!).

О посильном вкладе животного мира в строительство коммунизма писал и Э. Э. Каммингз, побывавший в Цирке Дурова в 1931 году:

– ​ торжественный финал; животный оркестр, сиречь:

– ​ белый осел… Белая Россия

– ​ черный осел… фашистская Италия

– ​ одряхлевший морж, минус зубы, но в шляпе… Пилсудский

– ​ серый О как таинственно радостный слон, который кое-как руководит ансамблем, изображая ВЕСЬ ЕВРОПЕЙСКИЙ КАПИТАЛИЗМ

– ​ и когда этого неизменно резвого персонажа вынуждают шагать на трех ногах, К слышит прямо сзади трубящий неголос: Капитализм хромает!

Впрочем, о взаимоотношениях Советской власти и фауны когда-нибудь в другой раз; следует вернуться к отношениям власти и общества. Минский Мужик верно предсказал освобождение народа от "ига большевизма"; впереди – исполнение второй половины его прогноза: "Русский народ станет самым свободным народом в мире".

Репортер, кинорежиссер, лауреат телевизионной премии “ТЭФИ” Андрей Лошак снял документальный фильм о молодых сторонниках Алексея Навального. Накануне выборов президента России пять серий фильма “Возраст несогласия” разместил на своем сайте телеканал “Дождь”. За неделю документальный сериал собрал множество просмотров и комментариев.

“Какая же огромная гордость берет за всех молодых ребят, которые, несмотря на возможность арестов, жертвуют собой ради будущего страны и людей. Именно это поколение способно переломить ту безнадежную ситуацию, которая сейчас творится в России”, – пишет один комментатор.

“Я смотрю все серии, и меня охватывает какая-то дикая безнадега. Как? Почему? Почему страна, родившая Тарковского, Толстого, стала такой? Почему эти дети должны заниматься совсем не детскими делами? Сколько лет должно пройти и поколений смениться, чтобы в головах людей пропала помойка, которой все забито сейчас?” – спрашивают себя другой.

“Я до сих пор до конца не понимаю, зачем потратил полгода жизни на съемки этого фильма. Думаю, что ничего, кроме неприятностей, я на нем не заработаю. Тем не менее, ни секунды не жалею, что сделал это. В какой-то момент я отчетливо почувствовал: снять фильм об этих ребятах – мой профессиональный долг. Просто чтобы в следующие шесть лет не испытывать мучительного стыда за то, что я молча наблюдал, как прогрессирующий маразм поглощает все живое", – написал Андрей Лошак на своей странице в Facebook.

Фильм начинается с того, что юный активист Филипп на фоне пейзажей природы средней полосы России объясняет пожилым женщинам, кто такой Навальный. Пенсионерки отвечают, что им от этого знания ни холодно ни жарко, потому что Путин еще не старый, а деревья как падали, так и падают.

Пятая серия заканчивается тем, что Филиппа сажают в черную машину и он получает восемь суток ареста. В промежутке показана жизнь сторонников Навального в разных городах России: аресты, обыски, угрозы выгнать из школы, отчисление из вузов, давление на родственников. Сайт мониторинга политических преследований "ОВД-Инфо" недавно сообщил, что последний год он почти каждый день писал о преследовании Навального и тех, кто был вовлечен в его избирательную кампанию.

Зритель спрашивает себя, ради кого активисты Навального так рискуют? Прохожих, которые смотрят сквозь них пустыми глазами или вяло защищают сегодняшнюю власть, потому что, как считает одна из героинь фильма, семнадцать лет – слишком маленький срок для перемен к лучшему. Ради Навального? Но, как иронично заметил другой герой фильма, координатор штаба Навального в Калининграде Егор Чернюк, “они не хомячки Навального, а хомячки прогресса”. Ради собственного счастливого будущего? Но когда читаешь статистику штаба Алексея Навального (только за первые 11 месяцев кампании сотрудники штабов провели 2017 суток в спецприемниках и заплатили 10 154 150 рублей штрафов), в это будущее верится с трудом. Остается лишь один ответ: ради своего человеческого достоинства.

Один из комментаторов написал, что он бы назвал фильм Андрея Лошака “Про уродов и людей”. Но есть ли уроды в этом документальном сериале? Даже агрессивные старушки из группы поддержки Путина, атакующие штабы Навального, вызывают не отвращение, а сочувствие. Особенно когда после очередного набега они обсуждают мизерные пенсии.

Полицейские и эшники, которые обыскивают и арестовывают главных героев фильма, выглядят нелепо и жалко. Например, сотрудник Центра “Э” в Липецке приезжает на открытие штаба Навального, кричит какую-то ерунду и показывает фак. Они не вызывают страха.

Сторонникам Навального в фильме “Возраст несогласия” противостоит размытая бессмысленная и беспощадная муть. Он складывается из облезлых фасадов домов и неосвещенных улиц. Из рассказа несчастной старухи, как она родила пятерых детей, а теперь ее бьет взрослая дочь. Из казни через повешение, которую устроили пожилые поклонницы Путина игрушечной розовой пантере около штаба Навального в Краснодаре. Из безумной речи директора калининградской школы №50 Валентины Гулидовой. Педагог в недолгом разговоре со своей ученицей, сторонницей Навального, умудрилась соединить Веру Засулич, Гитлера, Каталонию, Фанни Каплан, штурм Зимнего дворца, Украину, Ленина и Троцкого. И через слово учитель вспоминала ФСБ.

Единственное, что могут противопоставить молодые герои этой мути, удивительное чувство собственного достоинства. Это их единственное оружие и доспехи. Как сказал герой фильма, координатор штаба Навального в Липецке Илья Данилов, дело уже не в политике, а просто “надо соблюдать грань человеческую”. Фильм Андрея Лошака не столько о кампании Навального или политической борьбе.

“Возраст несогласия” о людях, у которых есть самоуважение, и тех, кому лучше с “нашей синичкой”. Так пенсионерка из отрядов Путина называла нашего нового президента и то, что он для нее олицетворяет.

В интервью Радио Свобода Андрей Лошак рассказал о том, что он понял о новом поколении и как его не потерять.

– Андрей, появление молодежи на улицах во время массовых протестов 26 марта поразило всех. Политологи, социологи, журналисты пытались объяснить этот феномен. Что думаете о нем вы?

– Новое поколение выросло в том редком состоянии, когда Россия ни с кем не воевала, а худо-бедно обустраивалась. Теперь нас опять начинает потряхивать, мы снова влезли в конфликты, и будущее кажется уже менее стабильным. Но как-то мы доковыляли, что выросло целое поколение людей, непоротых и не знающих генетического страха, что завтра война.

Второй момент – влияние интернета. Подростки жили в интернете, и YouTube стал их окном в мир. Молодежь зомбоящиком не проймешь. Они вообще его не смотрят. Консервативная, старперская власть проморгала, что молодежь успела построить свою реальность на ценностях общемировой культуры. Сейчас государство будет пытаться отвратительными руками брадобрея туда влезть, но поздно. Молодое поколение интересуют новые технологии и возможность получать образование. Молодым чужды, отвратительны духовные скрепы и постоянные запреты. Нет в молодежной среде более презираемой организации, чем Роскомнадзор. Когда Навальный на митингах говорит, что он запретит Роскомнадзор, участники взрываются аплодисментами.

Мир становится глобален – и наша молодежь уже часть этого мира. У нас появились нормальные, неагрессивные дети. У них нет комплекса двоечников, которых в детстве сильно обижали. Теперь эти двоечники выросли и хотят всем доказать, что они очень крутые. Власть страдает таким комплексом и прививает его всей стране.

– Вы сейчас говорите о поколении в целом или о небольшой прослойке сторонников Навального?

– Конечно, я общался не с репрезентативной выборкой, а с активом команды Навального, смелыми и решительными ребятами. Но я имел возможность наблюдать их окружение. И мне показалось, что молодое поколение в целом более толерантное и европеизированное, чем основная масса россиян. Таких молодых европейцев у нас никогда не было. Их трудно сплотить вокруг херни: будь то гомофобия или антизападные лозунги.

Молодежь привыкла изучать несколько источников, в том числе на английском языке. Новое поколение не хочет идти в армию, чтобы сражаться за геополитические интересы России. Недавно я спросил у своей тети, почему она голосовала за Путина. “Не за Путина, а против Запада, чтобы он нас больше не унижал", – ответила тетя. Как ей умудрились внушить, что ее унижает Запад?! Молодежи непонятна война с Западом, идущая в головах многих россиян старшего поколения. Как бы там сейчас по телевизору ни кричали, что Россия в кольце врагов, на подростковом уровне это мало ощущается.

Клянусь вам, это совпадение, что на стенах квартир двух моих героев висят американские флаги. Они видят в Америке не врага, а страну с огромным потенциалом. Они хотят либо жить в Америке, либо чтобы у нас было как в Америке.

– Что вы можете сказать о родителях героев вашего фильма?

– У Виолетты Грудиной, координатора штаба Навального в Мурманске, родители военные. Они до сих пор служат отечеству. Родители Виолетты осуждают ее гомосексуальность и оппозиционную деятельность. У координатора штаба Навального в Калининграде Егора Чернюка мать умерла от алкоголизма. Отец очень любит Егора, называет его своим личным Егором Летовым. У Филиппа отец выпивает, таксует и весь в кредитах. Мама Филиппа работает воспитателем детского сада. Она поддерживает Филиппа. Все герои моего фильма живут очень скромно. Я среди сторонников Навального не видел мажоров. Обычные дети из обычных семей.

– Я часто слышала такое мнение: Навальный – это панк-рок для современной молодежи. Протест молодого поколения обусловлен особенностями этого возраста. Во все времена были неформальные молодежные объединения, противопоставляющие себя обществу. Волонтеры Навального – это модная сейчас субкультура, вот и всё.

– Если вы обратили внимание, субкультур больше нет. Мир стал индивидуалистическим, и это круто. Волонтеры Навального – не маргиналы и не радикалы. Эти ребята говорят правильные и общепризнанные вещи, например, давайте соблюдать закон. Взрослый мир не внушает им доверия по объективным причинам, потому что он продажен, циничен и лжив. Он ничего не может предложить молодому поколению.

– Вы поняли, почему они такие смелые?

– Система, менты, эшники вызывают у героев моего фильма брезгливое презрение. И выглядят силовики жалко. У них нет железных убеждений, которые, возможно, были у энкавэдэшников, или чекистов, или даже у гэбистов брежневских. Тем, наверное, казалось, что они делают что-то правильное, воюют на передовой идеологического фронта. А эти чувствуют, что занимаются полной херней. Возможно, юные сторонники Навального такие борзые потому, что не прошли еще свое “Болотное дело”. Может быть, их еще испугают. Не знаю, испугаются они как мы, пытавшиеся шесть лет назад на Сахарова и Болотной качать права? Мы постояли и разошлись по домам. Возможно, с ними произойдет то же самое. Но пока мне очень нравится их дерзость и внутренняя свобода.

​– Помимо полиции волонтеров Навального пытаются запугать учителя. В интернете можно найти много записей разговоров, где администрация школ давит на активистов. В фильме “Возраст несогласия” есть история волонтера штаба Навального Алины, которой угрожает директор калининградской школы. Педагоги это от души делают, из любви к власти?

​– Меньше всего я думаю, что эти люди искренни. Я попросил директора школы, где учится Алина, дать мне интервью. Директриса сказала, что у нее аритмия началась. Ей здоровье не позволяло отвечать на мои вопросы. На самом деле она отказалась от комментариев, потому что чувствует колоссальную уязвимость своей позиции. Все понимают, что страна не в лучшей ситуации. Веры в идею нет, потому что нет никакой идеи, кроме страха. Люди собираются вокруг своего лидера не потому, что ему верят, а от страха. Страха, что страну положат на лопатки эти страшные содомиты, или мигранты, или Запад, который спит и видит, как бы ему захватить Россию. Замдиректора железнодорожного техникума, где учится Филипп, так ему и сказал: “Ты живешь в стране, где бороться с системой бессмысленно. Путин все равно победит, а враг у него один. Значит, все силы будут брошены на борьбу с Навальным и его сторонниками. Мой тебе совет – не светись”. Замдиректора прекрасно понимает всю опасность этой системы и по-дружески попытался предупредить своего ученика.

Если помните, Навального во время его поездок по России постоянно встречали некие неуловимые мстители якобы из народа. Они кидали в Навального яйца, обливали зеленкой. Но после того как Навальному повредили глаз, нападения как по команде прекратились. Очевидно, что мстителями из народа был административный актив, недоумки, которые за копейки совершают подлости. Искренне защищать дорогого Путина не собирается никто. Если Путин исчезнет, северокорейских рыданий по нему не будет. О Путине быстро забудут, потому что это морок, искусственно созданный гомункул, который останкинские алхимики нахимичили. Он лопнет как мыльный пузырь.

​– В вашем фильме есть история пенсионерок, неподдельно, на мой взгляд, очарованных Путиным. Они борются с штабами Навального и слезно умоляют Путина выдвинуться на четвертый срок.

– Получился сеанс магии с последующим разоблачением. Во время съемок участницы отрядов Путина сначала хорохорились и говорили, что они всем довольны, хорошо живут. Когда они привыкли к нашему оператору, то ему удалось снять в кафе классический разговор пожилых русских людей. Коммуналка растет, пенсии маленькие, крошечная прибавка по инвалидности. Участницы отрядов Путина выдали свои карты, но за этим последовал противоречащий логике вывод. Они сказали, ну сейчас Путина выдвинут, его выберут и, дай бог, все это поддержат. Путин пойдет на четвертый срок, тогда, наконец, пенсии повысят. Я регулярно во время своих поездок по России наблюдаю этот момент когнитивного диссонанса, но не могу его объяснить. Наверное, у старшего поколения нет привычки к хорошей жизни. Они привыкли не жить, а выживать и не представляют, что может быть иначе.

– Я видела, что многие комментаторы вашего фильма пишут, что им после просмотра “Возраст несогласия" стало стыдно. Вы испытывали что-то подобное, когда работали над фильмом?

​– С одной стороны, мне стыдиться нечего. Я давно занял позицию неприятия нынешнего режима и принципиального несотрудничества с ним. С другой стороны, я не был ни на одном процессе по “Болотному делу”. Я снял фильм “Анатомия процесса”, где речь идет в том числе о деле 6 мая. Но этого, конечно, мало. Мы молча сдали узников 6 мая, и это наша коллективная вина. Мы, взрослые, слепили своими ручками Путина. Мы позволили ему погрязнуть в единоначалии. Мы все соучастники этого, даже те, кто был против. Я расплачиваюсь за свой инфантилизм в 90-х, когда меня политика не интересовала, хотя я знал, что подполковник КГБ – это диагноз. Надо было кричать об этом в то время, но никто не кричал. И всё это – наша ответственность. Мы свой шанс упустили, давайте дадим его молодому поколению и поддержим их.

– На Егора Чернюка пытаются завести уголовное дело за уклонение от службы армии. Хозяйка квартиры недавно узнала, что Виолетта в оппозиционном движении, и выселила ее. Вам не страшно за героев вашего фильма?

​– Конечно, страшно. Но они сознательно участвуют в этой борьбе. Их взгляды совпадают с моими. Для них это гражданский долг, и для меня тоже.

– В 2012 году вы написали на сайте OpenSpace.ru​ колонку “В офлайн!” с призывом заниматься просвещением. Вот что вы писали тогда: “Согласно Конституции, у нас есть 6 лет, чтобы объяснить людям, как все устроено. Достаточный срок, если посвящать этому хотя бы небольшую часть своего времени”. Шесть лет прошли, что вы предлагаете делать сейчас?

– Путь просвещения очень долгий и кропотливый. В это время власть, находящаяся долгое время в бесконтрольном режиме, мутирует. Скорость этих мутаций стремительнее скорости распространения земского подхода. Можно долго просвещать, но спятившему с ума диктатору нет никакого дела до этого. Над ним никого нет, и под ним никого нет. Он в какой-то своей невесомости существует. Я считаю, чтобы как-то этому противодействовать, просвещать мало, нужно как-то заниматься политикой. Я надеюсь, что Навального не убьют, не выгонят из страны и не посадят. А его молодые сторонники вырастут в политическую силу.